— Пусть у капитана стражи вырастут кошмарные волосы в ушах и пусть оба его стеклянных глаза повернутся внутрь черепа.

— Они здесь? — спросил Роуни. — Стража?

— Нет, — сказала Эсса, — но могилы тут как тут. Мы в полях мертвых. — Она вышла из фургона.

Роуни глубоко вздохнул. Он помнил, что Башка иногда посылала болвашек с поручениями на поля мертвых: например, собрать то, что растет в могильной земле. Кляксус всегда возвращался с запасом историй о том, как он отбивался от призраков. Роуни был уверен, что все схватки Кляксус выдумал, но призраки могли оказаться настоящими.

Роуни попытался ощутить себя великаном. Он поправил куртку брата на плечах и вышел наружу.

Картина III

Фургон стоял на открытом пятачке травы, окруженный могилами. Все могильные плиты были старыми и покосившимися, как зубы престарелого сладкоежки. Неподалеку одинокое дерево простирало свои кривые ветви в воздух. Роуни видел крипты, мавзолеи и памятники около ворот на другом конце поля, где были похоронены известные люди. Это выглядело как отдельный маленький город.

Дождь прекратился. Облака разошлись и теперь быстро двигались. Солнце низко стояло в небе. Воздух пах свежей грязью.

— Мы проведем ночь здесь? — спросил Роуни остальных. С побитого всеми ветрами мрачного дерева свисали старые веревки. Это было дерево палача.

— Здесь, да, — сказала Семела. — Тэмлины не могут ночевать в официальных границах города. Большинство из нас, как и другие виды измененных, ночует далеко от города, но мы можем также спать в местах, которые не заслуживают права называться местами. Сюда живые люди приходят, чтобы навещать мертвых, поэтому здесь своего рода пограничная территория, ни одно, ни другое.

— Кстати, — сказал Роуни, — кто такие Тэмлины?

— Это более вежливый термин для гоблина, — сказала Семела.

— И еще, — сказал Роуни, — я слышал, что солнце сожжет вас, если вы слишком долго пробудете в одном месте.

— Нет-нет, — сказала Семела, — хотя мы можем загореть.

Началась суматоха. Гоблины растянули лески и повесили на просушку мокрые костюмы. Они развели костер и поставили на него чайник с водой. Роуни держался от них подальше. Он наблюдал и гадал, подходит ли место их ночлега под определение безопасного. Не то чтобы он привык к безопасности, но он, по крайней мере, знал, чем опасны Башка и болвашки, или хотя бы думал, что знал. Он вспомнил, как болвашки щурились на него башкиным прищуром и звали его башкиным голосом. Он понял, как мало он знал о них и об их опасностях.

Когда все было сделано, гоблины собрались в кружок. Семела разлила чай. Томас достал корзину с хлебом.

— Поглядим, что за ужин нам удастся состряпать из подручных мaтериалов, — сказал он. — У нас есть сушеная и маринованная еда на крайний случай и хлеб, который юная Кэйль дала нам у Упавшей стены, что было очень мило с ее стороны. Все это вместе составит непритязательный ужин для артистов нашего уровня и способностей.

— Последней зимой я ел дохлую крысу, — сказал Клок.

— Это тоже было непритязательно, — сказал Томас.

— Крыса мне даже понравилась, — сказала Эсса.

Томас с шумом выдохнул. Он понес хлебную корзину по кругу. Трость, на которую он опирался, проваливалась в жидкую грязь, и ему приходилось вытаскивать ее после каждого шага.

— Вместе с хлебом поступил лестный отзыв на наше представление, — сказал Томас. — Девочке особенно понравились Семь танцоров.

— Хорошо, — сказала Эсса. — Хотя название нужно сменить. Выступаю-то одна я.

— Ты прекрасно заменяешь остальных, — сказал Томас.

Корзина дошла до Роуни, и он осторожно сунул туда руку. Он взял булочку. Его рука погладила птичью маску, все еще лежавшую там.

Он был, конечно, голоден. Неотравленное яблоко, съеденное с утра, казалось, упало на него много недель назад. Но он мог только строить предположения, что это за сушеная и маринованная еда. Может быть, гоблины ели бабочек и цветы. Может быть, они ели детские пальчики.

«Ты ел то, что они дали тебе? — спросила Башка. — Ты пил то, что они тебе предложили?» Он не знал, что произойдет с ним, если он это сделает.

По кругу пошли куски соленой речной рыбы вместо детских пальцев и сушеные фрукты вместо сушеных насекомых, и они пили из деревянных чашек семелин чай, пока Томас наигрывал мелодию на побитой гитаре. Хлеб из пекарни у Упавшей стены был еще теплым и достаточно вкусным, чтобы ему захотелось залезть между двумя его ломтями размером в кровать и заснуть. Речная рыба была соленой, мягкой и прекрасной. Чай был лимонным и сладким.

Роуни впечатлило то, что гоблины делились едой щедрее, чем кто-либо в семействе Башки, и он подавил желание сунуть немного сушеных фруктов в свой единственный карман. Он почувствовал, что расслабляется. Его ноги больше не готовились в любой момент убежать. Он перестал оглядываться по сторонам в поисках призраков и стражи. Он позволил своим пальцам греться у огня.

Потом Томас наклонился к Роуни. Старый гоблин не перестал играть, но он больше не уделял песне особенного внимания.

— Скажи мне, юный господин, где на бескрайних просторах Зомбея может прятаться твой брат?

Роуни подавился глотком чая и выплюнул большую его часть. Лимонные капельки зашипели на огне.

— Прости за неожиданный и грубый вопрос, — сказал Томас, — но мы немного беспокоимся за Роуэна. Мы научили его языку масок, и он прекрасно на нем говорил — лучше, чем кто-либо в его любительской и неизмененной труппе. Потом мы по важным делам покинули Зомбей и отправились вниз по течению. Мы вернулись и узнали, что его труппа была арестована и распалась, а Роуэн сбежал, но местонахождение его было неизвестно. Последнее место, где он давал представление, — Упавшая стена. У тебя есть какие-нибудь сведения касательно того, где он может быть сейчас?

Гоблины в кружке смотрели на Роуни своими большими глазами с яркими искрами. Роуни попытался снова не раскашляться. Мир только что изменил форму, и он больше не понимал его.

— Вы знаете моего брата? — спросил он.

— Да, еще бы, — сказал Томас. — Хороший парень и прилежный ученик, хотя и озорной ровно в той степени, в которой обязывает профессия.

Роуни потребовалось столько же усилий, чтобы проглотить это, сколько ему потребовалось, чтобы проглотить чай. Он знал, что жизнь и мир его брата вмещали больше, чем хижина Башки, но его не очень-то радовало, что он так мало об этом знает и что эти гоблины могли знать Роуэна лучше, чем он.

— Я не думаю, что должен помогать кому-то найти его, если он сам этого не хочет, — сказал Роуни. — Спасибо за ужин. Спасибо, что спрятали меня от капитана. Но… — Не было вежливого способа спросить об этом, поэтому он спросил невежливо: — Почему я должен верить вам?

Серена улыбнулась. Нонни, конечно, ничего не сказала.

— Потому что мы хорошие? — предположила Эсса.

Клок пожал плечами и кисло на него посмотрел:

— Возможно, не должен, — сказал он.

Томас вздохнул. От этого его борода взметнулась во все стороны. Он перестал наигрывать на гитаре и отложил ее:

— Потому что я клянусь тебе самой сценой, каждой сказкой и героем, в которого я когда-либо вдохнул жизнь, каждой маской, которую я когда-либо надевал и которой одалживал свой голос, что мы не причиним вреда твоему брату, а тем, что разыщем его, спасем его от огромного количества других людей, собирающихся навредить ему, включая нас. Я клянусь кровью, наводнением и огнем, и я клянусь сценой.

— Ничего себе, — сказала Эсса.

Роуни тоже был впечатлен, но все еще не убежден:

— Актеры — лжецы, — сказал он. — Вы притворяетесь. Это ваша работа.

— Нет, — сказала Семела. — Мы всегда использовали маски и недостаток фактов, чтобы добраться до правды и сделать ее еще более истинной. — Она подняла с земли камешек, вытерла рукавом и протянула его Роуни. — Вот. Более правильно приветствовать так мертвых, которые сами молчат, как камень, и привыкли таким образом общаться. Я не думаю, что Роуэн мертв, но он пропал и поэтому молчит, и я знаю, что таким образом он передавал привет ваше матери. Так что я использую его, чтобы передать привет тебе. Да — от него, но также и от меня.